Обозревательница Gay.ru об объективации всех и всеми
Напоследок разбираемся в культуре потребления сексуальности
читать дальшеКАЖДЫЙ ГОД НАШ вокабуляр обогащают новые слова: по мере зарождения каких-то явлений в мире формируется и новая терминология. Так, в 2014 году у нас появились нормкор и вейпинг — оксфордский словарь даже включил их в свою онлайн-версию наряду с мэнсплейнингом. Не будет преувеличением сказать, что Россия тоже узнала одно важное слово — объективация: к концу года многие даже перестали называть ее объектификацией или объективизацией. Восприятие человека любого пола исключительно с позиции «ябвдул» стало одной из ключевых проблем, обсуждаемых в уходящем году, — к примеру, об объективации в видеоиграх к декабрю написала даже российская газета Metro.
Есть, впрочем, один нюанс: разговор об этом в 99 % случаев подразумевает объективацию женщин — элементарно потому, что мы живем в патриархальном обществе и, действительно, куда чаще объективируют нас, чем наоборот. Но не будем скромничать и кривить душой: объективация мужчин женщинами существует. От постмодернистской объективации не можем удержаться даже мы, ставя себе на десктоп вот такого 21-дюймового Джейми Дорнана. Поэтому, чтобы расставить все точки над i и подвести черту в финале года, мы попросили арт-критика и бывшего постоянного автора Gay.ru Лору Редер рассказать о том, что такое объективация мужчин, чем она отличается от женской и как на нее повлияла гей-культура.
Недавно прошедшая пресс-конференция президента Владимира Путина в самый разгар финансового кризиса на удивление закончилась тем, что вся страна (у кого есть интернет) сидела и смотрела дурацкий вирусный ролик. В нем две девушки в бане ласкают друг друга на радость парня, который явно очень классный (раз с ним аж две красотки), и именно такие классные парни уважают «Вятский квас». И это в норме вещей. Действительно, что мы пристали со своей объективацией? Ее же нет.
Или вот еще история. Фирму моей подруги один завод нанял для ребрендинга. Просмотрев все их варианты, директор (герой труда, между прочим) сказал: «Это, конечно, всё хорошо, очень творчески, но, Катенька, заноси-ка наши лучшие календари для примера! Вы же понимаете, наше производство — это мощь! И эту мощь надо показать». И Катенька гордо внесла крупноформатный альбом и открыла на декабре. На фоне завода в обычной зимней грязи, на последней модели самого мощного мотора, раздвинув ноги, сидела большегрудая блондинка в одних только стрингах и колпачке Санта-Клауса. Остальные месяцы и годы выглядели примерно так же: груди на моторе, под мотором, по сторонам мотора. «Девочки сами приезжали к нам на съемки, — участливо заметила Катенька, — мерзли, но работали. Конечно, сначала все немного стесняются наших календарей, но потом даже второй просят».
Вот так все от Pirelli до какого-нибудь «Леноблсовмотора» считают, что их мощь надо иллюстрировать голыми женщинами. И тут, в общем-то, даже трудно поспорить с одним французским философом, который когда еще написал, что рекламное идеально гладкое и даже иногда блестяще масляное женское тело на самом деле никакое не женское тело, а фаллос (посмотрите еще раз внимательно, например, на известный снимок Ким Кардашьян, и вы его увидите, и даже знаете чей он — Канье Уэста). То есть это сообщение: с нашими шинами или нашим мотором у вас будет во-о-от такой член! Уместно вспомнить, что на упаковках дешевых презервативов тоже чаще всего изображены полуголые женщины, хотя сам предмет натягивается вовсе не на них.
Таким образом, стандарты «красоты» и привлекательности фетишизируются: каблуки, красные губы, декольте — это уже не сама женщина, а атрибуты, по которым она определяется как «достойная внимания». Это не Нина и не Карина, она не живет в доме № 5, это даже не девушка с рекламы прокладок, лекарств или биойогурта: у нее нет месячных, у нее ничего не болит и она не какает. Из объективации выходит и любимый мужской аргумент «да она же страшная», которым он реагирует на отказ или неприятные ему слова женщины. Это не имеет никакого отношения к реальной внешности (хотя они могут дойти даже до подробностей), а представляет собой магическое заклинание, которое считается веским аргументом для прекращения контакта с якобы оставленным за собой последним словом. И говорит это лишь о том, что когда человек не видит напротив свой мифический наполированный фаллос, он сразу обижается. Как: меня даже сим-карточку, чтобы маме в деревню звонить, уговаривает купить сама Вера Брежнева всеми телесами, а ты мне тут что-то пытаешься затереть без сисек и даже губы не накрасив? Такая вот избалованность.
Объективация, связанная с образами поп-культуры, приравнивает женщину к другим фаллическим мужским объектам, кричащим миру о статусе: таким как машина, оружие, деньги или физическая сила. Это детище потребления и маркетинга, зародилось оно в патриархальном обществе, поэтому и направлено на платежеспособную половину населения. И это чудище уже давно спустилось с билбордов на землю и выползло из телеэкранов в дома. Американская исследовательница Ариэль Леви, например, считает, что сами женщины начали стараться самообъективироваться, рекламируя сами себя, как мотор. А я бы добавила, что и мужчины — тоже, когда выбирают себе подружку «как с рекламы». Почему спросите вы? Потому что в момент их соединения и он превращается в объект, который она рекламирует. Если с ним такая красотка, то, значит, у него большой член или много денег, или и то и другое вместе.
Объективация — это общий вопрос в эпоху медийности потребления. Существует ли объективация мужского тела? Да, и даже FURFUR недавно написал об этом целый «исторический» текст, но я бы к нему добавила другую точку зрения как девушка, проработавшая большое количество времени на сайте Gay.ru. Да-да, в 19 лет мне хотелось подзаработать денег текстами, и как-то так вышло, по советам друзей, я написала в журнал «Квир». Редактор нисколько не смутился тем, что я юная девушка, и задал написать статью о «bare back» — незащищенном анальном сексе.
Я как недавняя гимназистка, обученная французским приемам журналистики, собрала множество источников, проанализировала и синтезировала стерильный текст с историей явления, разными точками зрения (от отвязных малых до борцов с угрозой СПИДа) и заключением. На что редактор «Квира» мне написал: «Эээ... Давайте повеселее, может быть, что-нибудь из жизни?» Я, честно, пыталась придумать смешную историю про незащищенный анальный секс, но всё как-то не получалось. Положение спас редактор сайта Gay.ru, которому, очевидно, переслали мой научно-популярный эпос, он принял его, но после преимущественно стал давать мне задания по арт-критике, что и меня вполне устраивало.
Так в расписании моих дел появился регулярный просмотр сообществ, блогов и сайтов с фотографами, которые специализировались на мужском ню. Надо сказать, что я выбирала не только фотографов-геев, но и просто тех, кто много снимает обнаженных и полуобнаженных мужчин, например для фэшн-съемки или рекламы. Даже девушка один раз была (но наверняка можно и больше найти), зато какая — Каролин Клюппель, эдакий немецкий романтизм, очень ее люблю.
У фотографов есть тоска по сюжетам искусства прошлого — будто выбирать можно только между святым Себастьяном и качком в трусах Calvin Klein
Сразу скажу, мужское ню — это всего лишь один пункт, по которому можно сортировать изображения, а не какая-то замкнутая сфера. Но в общем представлении преобладают, конечно, смазливые, в меру накачанные молодые красавцы, которых снимают для рекламы нижнего белья, календарей, «эротических» дрочь-альбомов и таких же журналов. Эти фотографии бывают качественные, но чаще — просто чудовищные. Многие рекламные и фэшн-фотографы работают в авторских техниках: кто-то любит естественность моделей, кто-то, наоборот, предпочитает гипергламур как издевку и самоиронию над глянцем.
Что касается художественных съемок, то тут всего и не перечислишь: есть нарциссы, которые снимают себя в разных позах и костюмах (Брэд Вагнер, Марван Палла), есть любители воспроизведения известных живописных сюжетов, есть садомазохисты, есть медведи (gay bears — т. е. крупные, волосатые мужчины, например Дасти Каннингем), есть те, кто очень любит фактуру кожи (Мустафа Саббах), есть прекрасная черно-белая классика (Петер Берлин, Жан-Паоло Барбьери, Питер Худжар), есть просто нежные и уютные «домашние» съемки (например мои любимые Пако и Маноло, мне их журнал Kink, кстати, показала подруга, а вовсе не редактор Gay.ru). Встречаются и отдельные виды: репортерские сюжеты, клубные фотографы — всё что угодно.
Но у художественных фотографов можно проследить проблему — нарочитая привязанность к сюжетам изобразительного искусства прошлого (даже у Пьера и Жиля), тоска по античности, классицизму, ренессансу и романтизму, копирование известных произведений, как будто в современности нет выхода для мужского эротизма, некой символической формы. Как будто выбирать можно только между святым Себастьяном и качком в трусах Calvin Klein.
Саму гей-культуру последнего времени очень грубо можно поделить на три этапа: «золотой век» — 50–70-е, усатые здоровяки Том оф Финланд (вот, кстати, вполне себе навязывание идеального образа), блестящие костюмы, красивые загорелые молодые парни Лос-Анджелеса (Мел Робертс); тоскливые 80-е — осмысление угрозы ВИЧ, болезнь, смерти, появляются такие личности, как грустный Дэвид Войнарович, на стыке этих двух времен, конечно, Роберт Мэпплторп.
Здесь, наверное, и всплывает вновь образ именно хрупкого и страдающего мужского тела, происходит его гуманизация. И с 90-х годов — это уже время борьбы за права, и к 2000-м гей-культура перестает быть маргинальной и входит в оборот потребления, появляются специальные магазины, товары и, соответственно, бесконечная реклама, резко увеличивается количество журналов и альбомов и появляется и наглядная проблема мужской объективации. О ней становится можно говорить.
Например, фотограф Филип Лорка Ди Корсия снял целую серию портретов американских хастлеров, записав их клички и стоимость услуг (столько же он им заплатил за фото — здесь есть даже смысловая игра слова «снимать»), но вовсе не пытаясь показать какие-то их достоинства как товара, а фотографировал издалека: вот они — одинокие люди, потерянные в огромном мире.
Впрочем, даже открыв сейчас любой гей-сайт или журнал, мы увидим культ молодости, смазливости и спортивной фигуры. Как минимум все рекламные баннеры будут такими. Я прошу прощения за грубое сравнение, но в античные времена, где однополый секс считался в норме вещей, активную позицию занимал уже более зрелый мужчина с бородой, а пассивную — безбородые юноши. Так вот, при изображении человека, предлагающего собой некий товар, будь то женщина или такой вот парень, он оказывается на пассивной безбородой позиции.
Именно поэтому считается, что мужское ню и гомоэротика — синонимы и что женщинам смотреть на мужское тело не интересно, оно их не возбуждает, что подразумевает, что для них эти изображения не превращаются в их блестящий фаллос. Но это не так. Образы поп-культуры направлены на тех, у кого есть деньги, чтобы потреблять. А у женщин сейчас есть деньги, но культура еще не успела переформироваться. Есть культура подростковой влюбленности в знаменитостей (актеров, музыкантов), потому что девочки-подростки — это верный ресурс выкачивания денег из родителей. Есть привитая рекламой любовь к кубикам и бицепсам, но она ничем не отличается от мужской любви к большим грудям, более того, женщины начинают даже очень смешно копировать мужское поведение. Например, женские комментарии в паблике мужского ню «ВКонтакте» — достойный ответ любителям пообсуждать «сисечьки».
Любая ли фотография будет объективацией? Конечно, нет. Могут ли женщины наслаждаться видом мужского тела, не объективируя его? Конечно, да (как и мужчины — женским). Помните, в сериале «Друзья» Рэйчел как-то смеялась над найденным Playboy: «Что же со мной такое случилось, что я скачу голая на коне в шляпе?» — потом через несколько серий все смеялись над любовным романом, который она читает: «Он схватил и страстно прижал ее...» и т. п. Потому что считается, что женщины читают, а мужчины смотрят.
Я не знаю, почему так, но знаю (и тут со мной вряд ли кто-то поспорит, даже мужчины), что хорошая фотография — та, которая рассказывает историю, которую можно «прочитать», когда у сюжета есть некий контекст, пусть и загадочный и вариативный. И в таком положении, на хорошем снимке, человек не будет бездушным объектом, предметом, а если по задумке фотографа и будет, то уже в абсолютно другом необидном качестве — как художественная метафора, как отстранение.
Вообще любая фотография (и тут опять никто не поспорит) немножко о смерти: это мгновение никогда не повторится, никто уже не будет таким же, время проходит, люди умирают, фотографии остаются. Не зря с появлением в доступе возможности фотографирования часто снимали покойников перед погребением, и первый автопортрет был снят в роли утопленника.
Большая часть гей-культуры как раз завязана на этой хрупкости, смертности, страдании. Потому что, если мы вспомним не античную, а уже более зрелую европейскую культуру, то мужское тело там чаще женского изображается именно страдающим. В конце концов, один образ распятого Христа уже покроет все другие (а между прочим, были случаи, когда прихожанки церквей жаловались святым отцам, что распятия кажутся им слишком натуральными и сбивают их на грешные мысли).
Так вот, в женской культуре (но не натуре), в отличие от гей-культуры, отсутствует момент любования мужским телом как (ха-ха) экзистенцией, то есть чем-то (независимо от размеров) хрупким и прекрасным, потому что оно вот сейчас есть, а потом его не будет, поэтому оно нуждается не столько в «пускании слюней», сколько в некоторой умственной и зрительной заботе и внимательности. У нас, по крайней мере в России, слишком навязан образ мужика, который, в общем, не важно, как выглядит, главное — муж-ж-жик.
Я это явление красиво называю эффектом Амура и Психеи, когда Психею Амур похищает, предварительно рассмотрев ее красоту с неба со всех сторон, а ей на своего мужа и взглянуть нельзя одним глазком, что уж в темноте в кровати навалилось — то и навалилось, и на том спасибо. Но любопытная Психея нарушила запрет и так удивилась его красоте, что от испуга облила мужа маслом из светильника — как-никак настоящий бог любви. Мужчины в большинстве своем всё еще не привыкли к обсуждению их внешнего вида и справедливо боятся этого, так как в мире объективации идеалом оказаться практически невозможно.
Но вы не бойтесь ничего и будьте любопытными, как Психея, никто от этого не умрет, у них там потом всё хорошо закончилось. Но в целом будет трудно держаться, не брать пример с мужчин и не объективировать. Ведь даже детей в популярном мультике «Пингвины» учат, что в мире потребления (в данном случае — шоу в зоопарке) всегда будут побеждать симпатичные и хорошенькие (пингвины и панды, а не осьминоги и кальмары). Так что, белые и пушистые, улыбаемся и машем!
(с)
Напоследок разбираемся в культуре потребления сексуальности
читать дальшеКАЖДЫЙ ГОД НАШ вокабуляр обогащают новые слова: по мере зарождения каких-то явлений в мире формируется и новая терминология. Так, в 2014 году у нас появились нормкор и вейпинг — оксфордский словарь даже включил их в свою онлайн-версию наряду с мэнсплейнингом. Не будет преувеличением сказать, что Россия тоже узнала одно важное слово — объективация: к концу года многие даже перестали называть ее объектификацией или объективизацией. Восприятие человека любого пола исключительно с позиции «ябвдул» стало одной из ключевых проблем, обсуждаемых в уходящем году, — к примеру, об объективации в видеоиграх к декабрю написала даже российская газета Metro.
Есть, впрочем, один нюанс: разговор об этом в 99 % случаев подразумевает объективацию женщин — элементарно потому, что мы живем в патриархальном обществе и, действительно, куда чаще объективируют нас, чем наоборот. Но не будем скромничать и кривить душой: объективация мужчин женщинами существует. От постмодернистской объективации не можем удержаться даже мы, ставя себе на десктоп вот такого 21-дюймового Джейми Дорнана. Поэтому, чтобы расставить все точки над i и подвести черту в финале года, мы попросили арт-критика и бывшего постоянного автора Gay.ru Лору Редер рассказать о том, что такое объективация мужчин, чем она отличается от женской и как на нее повлияла гей-культура.
Недавно прошедшая пресс-конференция президента Владимира Путина в самый разгар финансового кризиса на удивление закончилась тем, что вся страна (у кого есть интернет) сидела и смотрела дурацкий вирусный ролик. В нем две девушки в бане ласкают друг друга на радость парня, который явно очень классный (раз с ним аж две красотки), и именно такие классные парни уважают «Вятский квас». И это в норме вещей. Действительно, что мы пристали со своей объективацией? Ее же нет.
Или вот еще история. Фирму моей подруги один завод нанял для ребрендинга. Просмотрев все их варианты, директор (герой труда, между прочим) сказал: «Это, конечно, всё хорошо, очень творчески, но, Катенька, заноси-ка наши лучшие календари для примера! Вы же понимаете, наше производство — это мощь! И эту мощь надо показать». И Катенька гордо внесла крупноформатный альбом и открыла на декабре. На фоне завода в обычной зимней грязи, на последней модели самого мощного мотора, раздвинув ноги, сидела большегрудая блондинка в одних только стрингах и колпачке Санта-Клауса. Остальные месяцы и годы выглядели примерно так же: груди на моторе, под мотором, по сторонам мотора. «Девочки сами приезжали к нам на съемки, — участливо заметила Катенька, — мерзли, но работали. Конечно, сначала все немного стесняются наших календарей, но потом даже второй просят».
Вот так все от Pirelli до какого-нибудь «Леноблсовмотора» считают, что их мощь надо иллюстрировать голыми женщинами. И тут, в общем-то, даже трудно поспорить с одним французским философом, который когда еще написал, что рекламное идеально гладкое и даже иногда блестяще масляное женское тело на самом деле никакое не женское тело, а фаллос (посмотрите еще раз внимательно, например, на известный снимок Ким Кардашьян, и вы его увидите, и даже знаете чей он — Канье Уэста). То есть это сообщение: с нашими шинами или нашим мотором у вас будет во-о-от такой член! Уместно вспомнить, что на упаковках дешевых презервативов тоже чаще всего изображены полуголые женщины, хотя сам предмет натягивается вовсе не на них.
Таким образом, стандарты «красоты» и привлекательности фетишизируются: каблуки, красные губы, декольте — это уже не сама женщина, а атрибуты, по которым она определяется как «достойная внимания». Это не Нина и не Карина, она не живет в доме № 5, это даже не девушка с рекламы прокладок, лекарств или биойогурта: у нее нет месячных, у нее ничего не болит и она не какает. Из объективации выходит и любимый мужской аргумент «да она же страшная», которым он реагирует на отказ или неприятные ему слова женщины. Это не имеет никакого отношения к реальной внешности (хотя они могут дойти даже до подробностей), а представляет собой магическое заклинание, которое считается веским аргументом для прекращения контакта с якобы оставленным за собой последним словом. И говорит это лишь о том, что когда человек не видит напротив свой мифический наполированный фаллос, он сразу обижается. Как: меня даже сим-карточку, чтобы маме в деревню звонить, уговаривает купить сама Вера Брежнева всеми телесами, а ты мне тут что-то пытаешься затереть без сисек и даже губы не накрасив? Такая вот избалованность.
Объективация, связанная с образами поп-культуры, приравнивает женщину к другим фаллическим мужским объектам, кричащим миру о статусе: таким как машина, оружие, деньги или физическая сила. Это детище потребления и маркетинга, зародилось оно в патриархальном обществе, поэтому и направлено на платежеспособную половину населения. И это чудище уже давно спустилось с билбордов на землю и выползло из телеэкранов в дома. Американская исследовательница Ариэль Леви, например, считает, что сами женщины начали стараться самообъективироваться, рекламируя сами себя, как мотор. А я бы добавила, что и мужчины — тоже, когда выбирают себе подружку «как с рекламы». Почему спросите вы? Потому что в момент их соединения и он превращается в объект, который она рекламирует. Если с ним такая красотка, то, значит, у него большой член или много денег, или и то и другое вместе.
Объективация — это общий вопрос в эпоху медийности потребления. Существует ли объективация мужского тела? Да, и даже FURFUR недавно написал об этом целый «исторический» текст, но я бы к нему добавила другую точку зрения как девушка, проработавшая большое количество времени на сайте Gay.ru. Да-да, в 19 лет мне хотелось подзаработать денег текстами, и как-то так вышло, по советам друзей, я написала в журнал «Квир». Редактор нисколько не смутился тем, что я юная девушка, и задал написать статью о «bare back» — незащищенном анальном сексе.
Я как недавняя гимназистка, обученная французским приемам журналистики, собрала множество источников, проанализировала и синтезировала стерильный текст с историей явления, разными точками зрения (от отвязных малых до борцов с угрозой СПИДа) и заключением. На что редактор «Квира» мне написал: «Эээ... Давайте повеселее, может быть, что-нибудь из жизни?» Я, честно, пыталась придумать смешную историю про незащищенный анальный секс, но всё как-то не получалось. Положение спас редактор сайта Gay.ru, которому, очевидно, переслали мой научно-популярный эпос, он принял его, но после преимущественно стал давать мне задания по арт-критике, что и меня вполне устраивало.
Так в расписании моих дел появился регулярный просмотр сообществ, блогов и сайтов с фотографами, которые специализировались на мужском ню. Надо сказать, что я выбирала не только фотографов-геев, но и просто тех, кто много снимает обнаженных и полуобнаженных мужчин, например для фэшн-съемки или рекламы. Даже девушка один раз была (но наверняка можно и больше найти), зато какая — Каролин Клюппель, эдакий немецкий романтизм, очень ее люблю.
У фотографов есть тоска по сюжетам искусства прошлого — будто выбирать можно только между святым Себастьяном и качком в трусах Calvin Klein
Сразу скажу, мужское ню — это всего лишь один пункт, по которому можно сортировать изображения, а не какая-то замкнутая сфера. Но в общем представлении преобладают, конечно, смазливые, в меру накачанные молодые красавцы, которых снимают для рекламы нижнего белья, календарей, «эротических» дрочь-альбомов и таких же журналов. Эти фотографии бывают качественные, но чаще — просто чудовищные. Многие рекламные и фэшн-фотографы работают в авторских техниках: кто-то любит естественность моделей, кто-то, наоборот, предпочитает гипергламур как издевку и самоиронию над глянцем.
Что касается художественных съемок, то тут всего и не перечислишь: есть нарциссы, которые снимают себя в разных позах и костюмах (Брэд Вагнер, Марван Палла), есть любители воспроизведения известных живописных сюжетов, есть садомазохисты, есть медведи (gay bears — т. е. крупные, волосатые мужчины, например Дасти Каннингем), есть те, кто очень любит фактуру кожи (Мустафа Саббах), есть прекрасная черно-белая классика (Петер Берлин, Жан-Паоло Барбьери, Питер Худжар), есть просто нежные и уютные «домашние» съемки (например мои любимые Пако и Маноло, мне их журнал Kink, кстати, показала подруга, а вовсе не редактор Gay.ru). Встречаются и отдельные виды: репортерские сюжеты, клубные фотографы — всё что угодно.
Но у художественных фотографов можно проследить проблему — нарочитая привязанность к сюжетам изобразительного искусства прошлого (даже у Пьера и Жиля), тоска по античности, классицизму, ренессансу и романтизму, копирование известных произведений, как будто в современности нет выхода для мужского эротизма, некой символической формы. Как будто выбирать можно только между святым Себастьяном и качком в трусах Calvin Klein.
Саму гей-культуру последнего времени очень грубо можно поделить на три этапа: «золотой век» — 50–70-е, усатые здоровяки Том оф Финланд (вот, кстати, вполне себе навязывание идеального образа), блестящие костюмы, красивые загорелые молодые парни Лос-Анджелеса (Мел Робертс); тоскливые 80-е — осмысление угрозы ВИЧ, болезнь, смерти, появляются такие личности, как грустный Дэвид Войнарович, на стыке этих двух времен, конечно, Роберт Мэпплторп.
Здесь, наверное, и всплывает вновь образ именно хрупкого и страдающего мужского тела, происходит его гуманизация. И с 90-х годов — это уже время борьбы за права, и к 2000-м гей-культура перестает быть маргинальной и входит в оборот потребления, появляются специальные магазины, товары и, соответственно, бесконечная реклама, резко увеличивается количество журналов и альбомов и появляется и наглядная проблема мужской объективации. О ней становится можно говорить.
Например, фотограф Филип Лорка Ди Корсия снял целую серию портретов американских хастлеров, записав их клички и стоимость услуг (столько же он им заплатил за фото — здесь есть даже смысловая игра слова «снимать»), но вовсе не пытаясь показать какие-то их достоинства как товара, а фотографировал издалека: вот они — одинокие люди, потерянные в огромном мире.
Впрочем, даже открыв сейчас любой гей-сайт или журнал, мы увидим культ молодости, смазливости и спортивной фигуры. Как минимум все рекламные баннеры будут такими. Я прошу прощения за грубое сравнение, но в античные времена, где однополый секс считался в норме вещей, активную позицию занимал уже более зрелый мужчина с бородой, а пассивную — безбородые юноши. Так вот, при изображении человека, предлагающего собой некий товар, будь то женщина или такой вот парень, он оказывается на пассивной безбородой позиции.
Именно поэтому считается, что мужское ню и гомоэротика — синонимы и что женщинам смотреть на мужское тело не интересно, оно их не возбуждает, что подразумевает, что для них эти изображения не превращаются в их блестящий фаллос. Но это не так. Образы поп-культуры направлены на тех, у кого есть деньги, чтобы потреблять. А у женщин сейчас есть деньги, но культура еще не успела переформироваться. Есть культура подростковой влюбленности в знаменитостей (актеров, музыкантов), потому что девочки-подростки — это верный ресурс выкачивания денег из родителей. Есть привитая рекламой любовь к кубикам и бицепсам, но она ничем не отличается от мужской любви к большим грудям, более того, женщины начинают даже очень смешно копировать мужское поведение. Например, женские комментарии в паблике мужского ню «ВКонтакте» — достойный ответ любителям пообсуждать «сисечьки».
Любая ли фотография будет объективацией? Конечно, нет. Могут ли женщины наслаждаться видом мужского тела, не объективируя его? Конечно, да (как и мужчины — женским). Помните, в сериале «Друзья» Рэйчел как-то смеялась над найденным Playboy: «Что же со мной такое случилось, что я скачу голая на коне в шляпе?» — потом через несколько серий все смеялись над любовным романом, который она читает: «Он схватил и страстно прижал ее...» и т. п. Потому что считается, что женщины читают, а мужчины смотрят.
Я не знаю, почему так, но знаю (и тут со мной вряд ли кто-то поспорит, даже мужчины), что хорошая фотография — та, которая рассказывает историю, которую можно «прочитать», когда у сюжета есть некий контекст, пусть и загадочный и вариативный. И в таком положении, на хорошем снимке, человек не будет бездушным объектом, предметом, а если по задумке фотографа и будет, то уже в абсолютно другом необидном качестве — как художественная метафора, как отстранение.
Вообще любая фотография (и тут опять никто не поспорит) немножко о смерти: это мгновение никогда не повторится, никто уже не будет таким же, время проходит, люди умирают, фотографии остаются. Не зря с появлением в доступе возможности фотографирования часто снимали покойников перед погребением, и первый автопортрет был снят в роли утопленника.
Большая часть гей-культуры как раз завязана на этой хрупкости, смертности, страдании. Потому что, если мы вспомним не античную, а уже более зрелую европейскую культуру, то мужское тело там чаще женского изображается именно страдающим. В конце концов, один образ распятого Христа уже покроет все другие (а между прочим, были случаи, когда прихожанки церквей жаловались святым отцам, что распятия кажутся им слишком натуральными и сбивают их на грешные мысли).
Так вот, в женской культуре (но не натуре), в отличие от гей-культуры, отсутствует момент любования мужским телом как (ха-ха) экзистенцией, то есть чем-то (независимо от размеров) хрупким и прекрасным, потому что оно вот сейчас есть, а потом его не будет, поэтому оно нуждается не столько в «пускании слюней», сколько в некоторой умственной и зрительной заботе и внимательности. У нас, по крайней мере в России, слишком навязан образ мужика, который, в общем, не важно, как выглядит, главное — муж-ж-жик.
Я это явление красиво называю эффектом Амура и Психеи, когда Психею Амур похищает, предварительно рассмотрев ее красоту с неба со всех сторон, а ей на своего мужа и взглянуть нельзя одним глазком, что уж в темноте в кровати навалилось — то и навалилось, и на том спасибо. Но любопытная Психея нарушила запрет и так удивилась его красоте, что от испуга облила мужа маслом из светильника — как-никак настоящий бог любви. Мужчины в большинстве своем всё еще не привыкли к обсуждению их внешнего вида и справедливо боятся этого, так как в мире объективации идеалом оказаться практически невозможно.
Но вы не бойтесь ничего и будьте любопытными, как Психея, никто от этого не умрет, у них там потом всё хорошо закончилось. Но в целом будет трудно держаться, не брать пример с мужчин и не объективировать. Ведь даже детей в популярном мультике «Пингвины» учат, что в мире потребления (в данном случае — шоу в зоопарке) всегда будут побеждать симпатичные и хорошенькие (пингвины и панды, а не осьминоги и кальмары). Так что, белые и пушистые, улыбаемся и машем!
(с)
-
-
14.10.2015 в 00:50